Пожалуй выложу я тут одно свое древнее сочинение... почитайте посмейтесь...
Атака децибелов
Оркестр постепенно просыпался. К кому-то уже незаметно подкрался отходняк, а кто-то еще летал в облаках с повышенным содержанием алкоголя, пытаясь поймать розовых слоников. “Да, праздник вышел на славу,” - подумал Носожуев Олег Тарасович, заслуженный дирижер и руководитель оркестра - “вот только бы вспомнить, что было-то”. “Не, ну что отмечали я помню.” А отмечали юбилей по случаю двенадцатой годовщины тридцать первого дня рожденья двадцать седьмого месяца года лысого ежа по монгольскому календарю. Юбиляром был тов. Носожуев, которому в конце торжественной церемонии подарили дорогие золотые часы швейцарской фирмы “Слева”. В данный момент они находились на правой лодыжке юбиляра, который пытался дотянуть ее (лодыжку) до своего левого глаза (правый почему-то не открывался) и затуманенным взором проследить за полетом секундной стрелки сквозь время и пространство. “Надо вспомнить, что я помню,” - думал Олег Тарасович - “помню вчера был юбилей, где мне подарили часы, кстати, они с дефектом - восемь стрелок для одних часов, пожалуй, слишком много.” - глядя на свою правую лодыжку, он понял, что на дефектных часах, наверное, время тоже дефектное и, сделав над собой героическое усилие, вернул ногу на пол. “Так, музыканты здесь потому, что завтра у нас очень серьезный концерт в каком-то ДК, в каком не помню. И отмечали мы здесь, чтоб не расходиться.” Почесывая затылок Носожуев наткнулся на что-то твердое. Выудив из каштановой шевелюры креветку, оркестрант пристально вгляделся в нее левым глазом (правый до сих пор почему-то не открывался):”Не дышит,” - заключила левая половина мозга тов. Носожуева, - “задохнулась, бедняга!” - логически дополнила вторая. Отбросив креветку в сторону, Олег оглядел музыкантов оркестра и примыкающий к ним класс. Удивительно было то, что пульты и стулья стояли на местах в целости и сохранности, на них (на стульях) сидели музыканты и делали вид, что готовы к работе. Вздохи, стоны и сетования на жизнь смешивались со смачным бульканьем минеральной воды “Лиссабон буль-буль”. С классом дело обстояло гораздо худшем состоянии: по углам класса какой-то архитектор выстроил и пустых бутылок Сфинкса, Эйфелеву башню и собор Василия Блаженного в масштабе один к сорока трем. Тарасыч начал было считать бутылки, но, дойдя до числа тринадцать, сбился. Стены были исписаны различными надписями, такими как: ”Сдеся был Чиньгачгук - вождь всех евреев” и т. п. Также были слова разного значения, трехзначные, четырехзначные, в общем, многозначные. Таких слов тов. Носожуев не то, что не слышал, но и представить себе не мог, и он, достав блокнотик с изображением Карлсона, который отрывает голову Бритни Спирз, со смущением записал слово из двадцати восьми букв, написанное, похоже, томатным кетчупом фирмы “Отпалтимор” во всю стену с запада на восток и с севера на юг. Чувствуя себя умнее и просвещеннее, Олег закрыл блокнотик и решил приступить к репетиции симфонического оркестра. - НУ ЧТО НАЧНЕ..., - голос прозвучал так громко, что все присутствующие в том числе и тов. Носожуев ощутили мощный удар остаточного действия спиртного (децибелов) непосредственно по рецепторам головного мозга... Прошло полчаса Придя в себя, Тарасыч, вытирая слезу с левого глаза (ну не хотел правый открываться и все тут), робким шепотом произнес: - Оденьте сурдины, вы же не хотите испытать нападение злобных децибелов еще раз. Через 3,86149 секунды сурдины были на месте, те же, у кого их не было проявили чудеса изобретательности, используя для заглушения звука от щипцов для завивки волос до персидских ковров ручной работы, на которых изображен Вини-Пух, который отнимает у Пяточка его любимый размер. После этих приготовлений дирижер взмахнул тем, что некогда было дирижерской палочкой и прошептал: - Ну сбацайте что-нибудь. Это была его вторая крупная ошибка (о первой ошибке читайте чуть ниже). “Что-нибудь” понятие растяжимое, а для музыкантов в том состоянии, в котором пребывали музыканты симфонического оркестра под руководством тов. Носожуева, оно (понятие) неуклонно приближалось к бесконечности. Боже, что началось! Каждый начал играть что хочет: контрабасы, виолончели и альты начали играть русскую народную песню “Пеший конному не в рожу”, первые и вторые скрипачи композицию современного абстрактного композитора Гекко Петролиума “Зачем зажег ты свет в прихожей”, “деревяшки” заиграли пьеску композитора Пуче Глазый “Почему я улыбаюсь от того, что у меня нет того, что нужно мне для того, чтобы мне почему-то улыбаться?”, а медные лихо продудели тему с вариациями на картину Шишкина “Мишка косолапый в лесу, как суслик кривозубый на границе”. У дирижера мгновенно открылся правый глаз (ну тот, что не хотел открываться, кстати, то, что его держало так и осталось тайной покрытой чем-то там) и разум начал навящего представлять ему некролог известного его: “Вчера от рук злостного маньяка-насильника по фамилии Децибел погиб выдающийся...”. - ХВАТИТ, - из последних сил шепотом проорал Носожуев. Как ни странно, все замолкли. От верной гибели Олега Тарасыча спасло наличие сурдин, щипцов для завивки волос, персидских ковров ручной работы, а также бычок сигареты “Мальборо с изюмом”, который он выковырял позже из левого уха. Смотря на бычок, Носожуев начал было вспоминать откуда он взялся, да еще в ухе, но потом, отбросив бычок в сторону, решил, что лучше ему этого не знать. Выковыряв из второго уха бычок “Кэмела со скотобойни”, дирижер снова взялся за то, что было когда-то дирижерской палочкой и прошептал: - Сбацайте мне то, что будете завтра играть на очень важном концерте в каком-то там ДК, и сбацайте ритмично и, желательно, музыкально. Нет, нет, нет! Ни в коем случае сурдины, ковры и щипцы не снимать. Вы что, смерти моей хотите!? Играйте как можно тише!!! При первых же тактах тихой приятной музыки снова появились острые ощущения атаки злобных децибелов, но исходила атака не от музыкантов, а от того, что кто-то колотил в дверь маленькими кирзовыми сапожками всемирно известной фирмы “Злобный мух Вжиг”... Прошло полчаса Сознание постепенно приходило к Олегу Тарасычу. Присев, он увидел такую картину: перепуганная девушка, не зная об отходняке бегает от одного раненого децибелом бойца до другого и, вкладывая душу, орет прямо в ухо: “Что с вами?!” или “Что случилось!?” и т. д. Она еще долго так бегала, пока Олег Тарасыч не изловил ее. Поймав источник децибелов, дирижер заткнул ему рот все тем же персидским ковром ручной работы. Обмотав ковер вокруг головы и завязав его концы красивым бантиком, он объяснил ей сложившуюся ситуацию и показал ей правую лодыжку с золотыми часами. В свою очередь девушка, прожевав половину ковра, сказала, что она арфистка, посланная начальством для выполнения завтрашнего задания в каком-то там ДК... Через некоторое время когда все более или менее пришли в себя и снова собрались играть то, что они должны играть завтра на очень важном концерте в каком-то там ДК, как арфистка подала голос: - Олег Тарасыч, а на чем мне играть? Носожуев усталым взглядом прошелся по тому месту, где должна была стоять арфа. В надежде отыскать живую креветку, он почесывал затылок. “Что-то тут не так, - подумал оркестрант, - вчера же стояла. Елки-палки, что же вчера было то?” Постепенно сквозь туман и мглу начали проступать какие-то образы. “Сначала, вроде как, я поспорил с кем-то, что перегрызу за пятнадцать секунд самую толстую струну на арфе и самую тонкую, причем перегрызть обе струны я должен был одновременно, жалко не помню победил, я или нет, таааак, потом были прыжки из окна на выживание, но это к арфе не относится, потом был бег вокруг костра, нет, костер был не из арфы точно - в ее струнах очень много токсичных веществ, я это понял, когда перекусил их (о! так значит я выиграл), потом было... потом было... было...” Дирижер быстро поднял голову вверх и понял, что совершил крупную ошибку , когда оглядывал класс - он не осмотрел потолок. А смотреть было на что, прям таки шедевр хмельного синдрома - к потолку подвешена арфа! Подвешена она на струнах, которые прикручены к гвоздикам, которые вбиты в потолок. По лицам музыкантов Носожуев понял, что он тоже изрядно помогал созданию этого произведения искусства. Остаток струн арфы представляли собой небольшое лежбище, на котором, посапывая, отходил от юбилея ударник. Взяв в руку то, что некогда было дирижерской палочкой, взобрался на стол и стал тыками будить юношу. Юноша проснулся, посмотрел на всех с высоты птичьего полета и сделал самую “нужную” вещь, которая только могла быть - запаниковал. - Где я? Кто я? Куда я? Зачем я? ПОЧЕМУ Я? - заорал он. Атака злобных децибелов не осталась незамеченной. Струнки, прочно державшие арфу у потолка, начали с прикольным бзденканьем лопаться. Когда половина струн лопнула, Носожуев понял, что стоит в эпицентре событий и что ему срочно надо строго на север порядка пятидесяти метров познакомить вчерашний салат с белым керамическим другом, но... Прошло полчаса Очнулся он на крышке рояля со скрещенными пальцами и свечкой между ними. Расплавленный воск очень мило стекал на руки “покойничка” и нежно обжигал знаменитые руки. Вскочив с рояля, достал свой маленький блокнотик и громко почти шепотом (чтобы не сбежались децибелы) прочитал то слово намазанное кетчупом на стене. Это слово повторялось и заучивалось наизусть до тех пор пока дирижер не увидел, что скрипачи пытаются починить многострадальную арфу-гамак. Они именно ПЫТАЛИСЬ починить ее, так как в состоянии отходняка мозг работает на пределе своих возможностей, но сознание этого не понимает. Но вернемся к арфе. Ее добротно склеили клеем “Момент”, струны, которые могли связать связали, а те, что не смогли заменили на шнурки. “Интересно, - попробовал подумать тов. Носожуев, - откуда они набрали столько разноцветных шнурков разного размера”. Эта мысль сразу покинула его, когда он увидел результаты тяжелого рабского. “Арфа выглядит как новая..., - начал рассуждать он, - ну, может не совсем как новая... Ну ладно, ладно она выглядела бы новой только в глазах ненормального олигофрена, который арфу вообще в первый раз в жизни видел и с диким щенячьим восторгом, пуская пузыри, дотронется до струны, которая дернется и издаст мелодичный (или не очень) звук”. Такой олигафрен нашелся, им оказался несчастливый ударник загнавший безжизненное тело дирижера на крышку рояля, да еще со свечкой в руках. Он тихо-тихо подкрался сзади и дернул все струны арфы, включая шнурки, никто так и не узнал как ему это удалось, всем было не до того - приближалась атака злобных децибелов. Прошло полчаса - Ей, товарищ Носожуев вставайте нафиг! - через тьму и тормозную жидкость, медленно, садистски скрипя ногами, пробирался набитый децибелами голос. - Я в раю? - с надеждой спросил Тарасыч. - В каком нафиг раю?! Чувак, те письмо из центра. Олег мгновенно сел, вскрыл конверт и быстро пробежал письмо глазами, потом руками, потом ногами и т. д. В конце этого пробега уголок рта Носожуева неестественно загнулся и пополз вверх стремясь достать до уха, за первым уголком пополз второй. - Ребята, очень важный концерт в каком-то там ДК перенесли на послезавтра. Ну что, будем отмечать юбилей по случаю тринадцатой годовщины тридцать первого дня рожденья двадцать седьмого месяца года лысого ежа по монгольскому календарю?! - Да!!!!!! - вскричали все. Атака децибелов не заставила долго ждать...
|